Превратят ли китайские лесопилки Сибирь в пустыню за 15 лет
Что Канск когда-нибудь сгорит, знали все.
И китайцы подожгли город с двух концов. Сначала заполыхали лесопилки на окраине. Затем Канск занялся изнутри.
У жителей оставалось время, чтобы схватить детей, вытолкать стариков и бежать. Шквалистый ветер превратил пожар в огненный смерч. Местные пожарные увидели то, что читали лишь в профессиональных учебниках, — синее пламя. Пудовые струи воды из брандспойтов испарялись в воздухе, не долетая до цели…
— Мы не могли подойти даже к траве! — рассказывал мне потом начальник местной лесной пожарной охраны Александр Быков.
Голая земля горела изнутри, как сухой июльский лес. Огонь смог обуздать лишь спецпоезд с водяными пушками. Он оставил после себя выжженное поле. Где когда-то стояли 68 домов. Погорельцами стали три сотни человек…
Так гласит одна из версий событий конца мая этого года в Канске, в которой, уверен, читатель споткнулся на слове «китайцы». Я тоже.
ЖЕЛАНИЕ НАЩУПАТЬ ВРАГА
Случайный клик в соцсетях, и вот она — истерика с заголовками вроде «Мэр продала китайцам город».
«Жители сгоревшего города вышли на митинг, требуя убрать продажного мэра и китайцев», — били в колокола в интернете. «Это должно было случиться, мы должны были сгореть — это лишь вопрос времени, — ворчали жители на канских форумах. — Мы все это время писали обращения мэру, жаловались на незаконные китайские лесопилки, у которых постоянно что-то дымится. Уже сколько лет покрывают тех, кто свалки из отходов лесопиления устраивают и поджигают!!! Может, сейчас хоть кто-нибудь зашевелится…»
И до боли знакомое:
— Почему мы позволяем китайцам вырубать нашу тайгу?!
Этот вопрос давно не давал мне покоя.
Когда мы пересекали страну в экспедиции «КП» на электричках от Москвы до Владивостока, мне запомнилась забайкальская станция Амазар. Вокруг были дивные леса. Но в декабре 2016-го мы застали Амазар в агонии. Китайцы строили за его околицей ЦБК, перекопали реки, извели рыбу, вырубили тайгу. Местные тогда тоже ворчали: «китайцы, китайцы»…
Хотя прокуратура, куда они жаловались, была наша, русская. Природоохрана тоже не американская. Да и губернатор с мэром не выглядели инопланетянами.
И по дороге в красноярский город Канск, где местные жители после пожара сгоряча забросали китайских рабочих камнями и многие из них бежали на родину, я думал о великом русском обезболивании — самообмане.
И в этой истории с «продажным мэром и китайцами-поджигателями» меня настораживало… все.
ОБЛОЖЕННЫЕ МАКАРОННИКОМ
Канск оказался симпатичным 90-тысячным городком. Старинная площадь, столетние, вырубленные из исполинских деревьев избы, тихо гниющие целыми улочками. Рядом краснокаменный красавец — купеческий дом. Место гибели ликеро-водочного завода, последнего крупного предприятия, не связанного с лесом. Когда-то Канск был серьезным промышленным центром, а теперь…
Теперь в него, словно в утешение, воткнули сверкающий бассейн. С гигантским транспарантом «При содействии «Единой России». Уютный рынок на разбитом тротуаре, с бабульками, торгующими барахлом, курами и кедровыми шишками.
И сначала ты не видишь ничего необычного. Хотя главная достопримечательность у тебя под ногами. Кучки обыкновенных палок, необструганных досок.
— Доски?! Это, сука, макаронник, — скажет местный.
И макаронник (действительно, сука) преследует тебя. Сначала он лежит кучками, потом кучами, холмами. Потом — многоэтажными ущельями. Я ехал мимо гор опилок, словно кто-то обложил город дровами для ритуального сожжения.
И в паре километров от города — мусорный апофеоз, который можно увидеть из космоса. 50 гектаров сухих досок, готовых к неминуемой искре.
И линия ЛЭП над всем этим — как памятник российскому пофигизму.
Сюда, конечно, скоро приедут пожарные, чтобы посмотреть, как корчится в огне железо, как испаряются искрящиеся провода, как ветер подхватит бурю огня и снова обрушит ее на многострадальный Канск. И люди снова побегут на улицы искать виновников…
А пока канцы просто сидят по домам и злятся, дыша дымом тлеющих пожарищ. И ты, уже чуть местный, бессильно посылаешь кого-то на родной латыни.
Но тут задумываешься — кого?
Бывает, отказывает у русских людей совесть. Или (что чаще) ум. Но чтобы вот так — чувство самосохранения?!
Какой идиот это мог допустить?! — изумляешься ты.
И сначала тебе кажется, что знаешь ответ.
ВЕРСИЯ НЕОФИЦИАЛЬНАЯ — БИЗНЕС «ПО-РУССКИ»
Позвонил Надежде Качан — бросила трубку.
Бурная реакция на неосторожный вопрос о «продаже города китайцам».
У мэра за тот пожар уже два уголовных дела по «халатности» и «бездеятельности». Плюс ненависть всего Канска.
Именно Качан здесь считается виновницей перемен, когда три года назад в городе высадился десант китайских фирм.
Раньше Канск жил по старинке. 38 местных лесопилок. 53 лесозаготовителя. Одни местные мужики валили лес, другие разделывали на доски. Отходы — тот самый макаронник — худо-бедно перерабатывали. Производство смесей для кошачьих туалетов, брикетов для топлива. Кто-то (не без этого) тихо вывозил или сжигал, но масштабы были не те.
И тут в один день количество канских лесопилок выросло в 4 (!) раза. Китайские компании скупили площадки у частников. И до обидного просто уничтожили аборигенов, предложив лесорубам за куб дерева на 800 рублей больше.
Местные лесопилки не выдержали демпинга.
По городу поползли слухи — дескать, Китай не зря ежегодно завозит в Красноярский край железнодорожный контейнер денег (в существовании легендарного контейнера в народе нет сомнений — мол, раньше мешками таскали, ну а теперь при таком-то размахе).
Дескать, против Китая не попрешь…
Несколько местных депутатов посопротивлялись было «вторжению».
— Звоню знакомому одному, он занимается лесопоставками, — рассказывает мне местный депутат Владимир Макаров. — Спрашиваю: ты чего творишь?! Наши канские ребята в трансе, им никто лес не везет! Вы все продали китайцам. А он — да плевать я хотел. Пусть ваши ребята на 800 рублей дороже принимают, как китайцы. Деньги не пахнут. Я говорю: Олег, ты наступаешь на те же грабли, что и директор обанкротившегося мясокомбината. Помнишь, он возил из Китая дешевое мясо, получая откаты, до тех пор пока наши фермеры не загнулись? То же самое и здесь будет. Они обанкротят местных и установят единую грабительскую цену, выжмут тебя и выбросят. А будешь артачиться — лесопилки уйдут из города на месячишко, и ты сам к ним приползешь…
Законы рынка неумолимы. Канск превратился в гигантскую перевалку, куда со всего Красноярского края свозился лес. Город оказался удобен для транспортировки в Китай — железнодорожный узел, еще не убитая сеть автодорог. Лесовозы за считаные месяцы, правда, их разбили насмерть. Но это ерунда.
Главное — в город пришел Лесной Бизнес. Жирный. Богатый. Торопливый.
Две сотни лесопилок пилили днем и обязательно — ночью. Часть леса поставлялась по липовым бумагам, часть вообще без бумаг… После пожара заезжие следователи обнаружили неучтенной древесины на 68 миллионов рублей.
Русский директор одной крупной китайской лесопилки, условное имя Игорь (кстати, умный парень — я навел справки: соучредитель целой россыпи фирм с китайскими акционерами), рассказал мне, что мороки с легализацией левого леса он нахлебался еще в Иркутске.
Там, говорит, вообще анархия — рубят все. Привезут ворованный лес — а ты ломаешь голову, где купить документы. В итоге там повырубали почти все в округе, да к тому же пришли такие солидные игроки со связями, что пришлось Игорю и его китайцам бежать. Брать Канск.
И зажил город по новым серым правилам, которые Игорь сформулировал четко: «Легально работать невозможно. И невыгодно. Это Россия».
Власти удивительно быстро смирились с тем, что они ничего не контролируют. Они не знают, сколько рабочих на лесопилках. Компании зарегистрированы в Иркутске или Красноярске. И — какая удача! — только там живут чиновники, которые по закону имеют право что-то проверить. И получалось: по бумагам на предприятии работают пара человек, а на самом деле — три сотни.
И налоги если и платятся (тут есть смутные сомнения), то Москве и чуть-чуть Красноярску. Местному бюджету — ноль. «Пришельцы» тоже стали относиться к Канску с федеральным чувством справедливости — как будто его… нет.
Как мне потом скажет местный мэр: «За такое их в Китае четвертовали бы!»
Все дело в торопливости. На лесопилках самая ценная часть сосны или лиственницы — сердцевина — вырезается на доски, а половина (!!!) дерева уходит в отходы. То есть в тот самый макаронник. В итоге полторы сотни лесопилок завалили город отходами, тупо выбрасывая их за свою территорию.
Начались первые пожары. Задыхающиеся от дыма жители побежали в мэрию. К той самой Надежде Качан, которую через два года Следственный Комитет обвинит в преступной халатности и бездействии.
ГРЕХИ ПОВЫЛАЗИЛИ НА СВЕТ
Мэр все-таки встретилась со мной. К тому времени я успел изучить дружный канский чиновничий серпентарий, застигнутый пожаром, словно тараканы электричеством. Все забегали. Грехи повылазили на свет.
Оказывается, Качан в городе подозревают в каких-то выкрутасах с квартирами. И особенно в высоких тарифах ЖКХ, из-за которых в некоторых районах квартплата только за отопление достигала 8 тысяч в месяц. Особенно в тех, где энергетической компанией владеет племянник мэра. И этот факт объяснял горожанам все.
Но сейчас меня интересовал один вопрос.
— Вы разве не понимали, чем это закончится? — спросил я у Качан.
Я пытался понять — пусть условный чиновник любит деньги, но неужели он так бесстрашен? Ладно — не боится ни людей, ни Бога. Но прокуратуру?
— Прокуратура? — рассмеялась мэр. — А теперь послушайте, что я расскажу…
ИСПОВЕДЬ ГРАДОНАЧАЛЬНИКА
Китайцы пришли в город в счастливое время. Наше законодательство сделало все, чтобы упростить бизнесу жизнь. Для аренды, даже продажи земли (кроме приграничных территорий и пашен) иностранным фирмам не нужно разрешений. И вступил в действие 254-й закон о трехлетнем моратории на проверку малого и среднего бизнеса.
Этот закон стал роковым для Канска. Отчаявшись выбить из Красноярска 300 миллионов рублей на утилизацию древесной стружки — макаронника, подгоняемая всегородским подозрением о продаже Канска китайцам, мэр Надежда Качан обратилась к прокурору.
— Мы пишем заявку в прокуратуру — дескать, надо проверить столько-то лесопилок, — рассказывает мне Качан. — Ведь по закону на распил леса не нужна лицензия. А значит, ни экологического паспорта, ни экспертизы. Но народ волнуется. Горим! Предпринимателей надо заставить или возить отходы на городской полигон, или на крупное лесопредприятие «Сегмент» (там стоит специальная немецкая печь), или перерабатывать самим. Я готовлю проект проверок, но прокуратура его вдруг заворачивает. Нельзя, говорят, это малый бизнес. 254-й закон.
И уже перед самым пожаром Качан проводит экстренное совещание с директорами лесопилок.
— Я предложила: давайте хотя бы составим график и по очереди будем приглашать вас в мэрию. Будем требовать экологические паспорта. А вы будете обязаны утилизировать отходы. Но тут встает зампрокурора города Игорь Рим и говорит: по 294-му закону я вас сразу оштрафую на 50 тысяч рублей. А лесовики сидят в зале, слушают. И понимают: эй, власть, ты никто и звать тебя никак! Но это же наглость!
— То есть… — начинаю я соображать.
— Лесной бизнес коррумпировал чиновников, — кивнула мэр. — Экологи и просто неравнодушные граждане по ночам дежурили, чтобы не допустить машины с макаронником на незаконные свалки… А толку? В 2 часа ночи как-то поймали шесть машин. Но штраф — 500 рублей, а им за рейс платят до двух тысяч. Вызвали тогда мы из Красноярска экологическую службу, которая имеет право приостанавливать деятельность предприятия. Приезжают инспектора Алексей и Павел, садятся в нашу машину, выезжаем в патруль. Что они приехали, знают я, прокуратура и пожарные. И… нет машин. Раньше кишели, а тут вдруг тишина. Сутки они стояли с нашими спасателями. И тут я говорю: а давайте схитрим. Сообщим силовикам и пожарным, что вы уехали.
И чудеса! — усмехается мэр. — Город ожил. Лесовики поехали.
Я только потом начала понимать, что к чему, — призналась мне на прощание Качан. — Начальник ГОЧС мне рассказывал, как он, прокурор и главный наш пожарный Пешков (сейчас арестован в подозрении во взятке. — В. В.) пришли на лесопилку «Синь И», где и начнется потом пожар. Говорит, мол, я китайцев ругаю, а прокурор и Пешков молчат. А потом говорят: ты иди, а мы тут дорешаем вопрос.
ЗАКРЫТЬ — НЕЛЬЗЯ — ОСТАВИТЬ
Я дозвонился до зампрокурора Игоря Рима. Тот разговаривать не стал, заметив, что о штрафе мэра предупреждал.
Зато канский прокурор Евгений Федоров ответил на все мои вопросы одной репликой. В архиве местной телекомпании я нашел сюжет встречи прокурора с экологическим советом. До пожара остается три месяца. «Мы можем вообще лесной бизнес закрыть, — в сердцах предложил прокурор в споре с желающими привлечь к ответственности хозяев лесопилок. — Кто-нибудь согласен закрыть их бизнес? Не с этим надо бороться!»
После пожара канская прокуратура возбудила уголовные дела против мэра за отсутствие должного контроля за лесопилками.
Теперь контролирующие органы ходят по уцелевшим лесопилкам и люто проверяют китайские предприятия, несмотря на 294-й закон. Бизнес бежит.
— Хотите выгнать китайцев? — улыбнулся мой местный знакомый лесопромышленник, работающий на китайского хозяина. — Если мы хотя бы на два месяца остановим производство, город задохнется. Канск — глубоко дотационный город. 40% жителей завязаны на лесном бизнесе. Все кормятся с китайских денег.
— Кстати, на сколько хватит русской тайги? — спросил я зачем-то у него.
— На 10 — 15 лет, — спокойно отвечает.
НАРОД БОЛЬШЕ ЗОЛ НА СЕБЯ
В Канске, конечно, не верят, что китайские фирмы из города ушли. Самих китайцев в городе не видно, несколько сотен живут тихо по общежитиям. Да и другой работы здесь почти не осталось.
Местный депутат Ирина Авдошкевич, например, потратила два года, чтобы закрыть за макаронник хотя бы одну китайскую лесопилку — ту самую «Синь И». И хотя российский суд решил приостановить ее работу, судебные исполнители делать это отказались.
— Они приехали, опечатали станки и уехали, — рассказывает Авдошкевич. — Прошла неделя. Приезжаем — работа идет. Звоню исполнителям, спрашиваю: вы понимаете, что предприятие работает? Они: а мы что можем сделать? В итоге на пристава, упрямо не желающего исполнять закон, завели уголовное дело, а китайцы перерегистрировали фирму. Там и начался пожар.
— Китайцы просто обнажают наши старые проблемы, — вздыхает красноярский эколог Александр Колотов. — Недавно Россия чуть не лишилась большей части кедровых лесов. Из-за одной «ошибки» клерка из Минприроды в правилах по вырубке древесины. В норме, разрешающей вырубку с минимальным количеством кедра на гектар, он тихо поменял цифру «3» на «5». Хорошо, экологи шум подняли, иначе 80% русского кедра сразу бы вырубили.
ИСПОВЕДЬ КИТАЙЦА
— Хорошее у вас название. «Комсомольская правда» — известная в мире газета, — грамотно начал беседу китайский хозяин лесопилки Василий. Вася живет в России уже десять лет, русских изучил, но одно понять не может.
В Китае, дескать, пресса говорит о России только хорошее. Поддерживает российскую политику. Между государствами отношения отличные.
— А вот внизу России у людей мнения не как наверху, — говорит Василий. — Маленько по-другому.
Вася погорел в этом пожаре, как все. Говорит, лет 15 придется работать, чтобы возместить убытки (китайцы погорели на общую сумму где-то в миллиард рублей). Но по Васе не скажешь, что он банкрот.
А он и не скрывает — Китай всегда поможет.
— Во время культурной революции, — говорит, — в Китае вырубили все (в северных районах вырубка теперь запрещена законом). А в России растет самый хороший лес — особенно ангарская сосна. Наше государство решило вложить в этот бизнес большие деньги, и мы, бизнесмены, стараемся выполнить указание правительства.
— А если твое государство тебя обманет?
— Наша страна плохо не делает со своим народом, — отвечает.
Еще Вася не понимает, почему русские такие неэкономные.
— Березовые опилки у нас в Китае стоят 7 рублей килограмм, — говорит. — У вас они валяются под ногами. Почему вы не строите перерабатывающие предприятия? Например, лес с моей лесопилки уходит в Маньчжурию. Там местные власти считают, планируют: сколько предприятий работает с лесом, сколько — на отходах.
— А зачем это чиновникам? — спрашиваю. Понимая, как же по-идиотски звучит этот наш посконный вопрос.
Китаец удивленно смотрит на меня.
— Для оценки работы китайского чиновника есть две важные цифры отчетности, — говорит Вася. — На сколько поднялась экономика района и на сколько поднялись доходы жителей. И по этим цифрам оценивается будущее начальства.
— Повышение или расстрел?
— Не совсем так, — смеется. — Еще малым предприятиям по переработке дают 5 — 7 лет налоговых каникул. Беспроцентные кредиты. Чиновники заботятся, чтобы продукция предприятия не сгнила на складах. Ищут в других районах фирмы, заинтересованные в сбыте. Идут в ход договоренности между провинциями, которые, в свою очередь, также заинтересованы в росте экономических показателей.
— У нас такого вы не видите? — расчесываю я раны.
— Пока не видать, — смутился китаец
— Почему?
И мы рассмеялись.
ПОЧЕМУ МЫ — НЕ ФИННЫ
Я к тому времени уже подустал спрашивать у канских, почему российские бизнесмены не похожи, к примеру, на финских? Почему наши не вкладываются в переработку древесины? И леса рубят не столько, сколько сажают, а в пять раз больше. Вгрызаясь в лысеющую тайгу.
Обычно разговор начинается с банковских кредитов. Наших — бессмысленных, в 20% годовых, против китайских почти нулевых…
А заканчивается уже честнее. К природе (читай — к стране) мы часто относимся с той же отчужденностью, что и братья-китайцы, словно мы тоже здесь, как они — колонизаторы. Лишь бы срубить. А там хоть трава…
Она и не растет. Лес специально поджигают (еще один способ его воровства), и там десятилетиями стоят мертвые таежные острова. Из рек уходит вода. От безлесья крепнут ветра. Меняется климат.
Улыбчивый китаец подливает мне чай. И это работает. Ловлю себя на странной мысли: несмотря на пару камней, брошенных в его собратьев после пожара и исхода их из города, ни одного дурного слова насчет граждан Поднебесной я в Канске не слышал.
Остыли мужики. Не так зол народ на китайцев. Больше на себя зол.
Чувствует человек русский справедливость.
Владимир Ворсобин (“Комсомольская правда”)